Хуан Кобо. Как поэта не дали убить дважды

Удивительное свойство человеческой памяти: проходит некоторое время с момента какого-то события, и оно — особенно если сразу же не было объяснено полно и досконально — начинает видеться в ином свете, легко поддается искажению, обрастает мифами и легендами.

Так и со смертью Федерико Гарсиа Лорки. Теперь кажется, будто с самого начала было совершенно очевидно, где, как, кем и почему он был убит. На самом же деле все было много сложней и запутанней — настолько, что «делом Лорки» вот уже без малого полстолетия занимались и занимаются многие исследователи. Среди них ирландский ученый и журналист Ян Гибсон, с книгой которого сейчас знакомится советский читатель...

* * *

Но обратимся к началу этой трагической истории...

Когда весть о смерти Лорки дошла из Гранады до остальной Испании и всего мира, она произвела ошеломляющее впечатление. Напомним, что дело происходило летом 1936 г. Тогда мало кто осознавал, что на испанской земле фашизм устроил генеральную репетицию кровавой бойни, которую он скоро развяжет во многих странах Европы. В тот момент мало кто мог представить себе мысленно грядущие ужасы Освенцима и Дахау, Ковентри и Лидице, Хатыни и Бабьего Яра. Когда убили Лорку, даже слово «Герника» — название баскского города, зверски разбомбленного германской авиацией, — почти никому за пределами Испании ничего не говорило. Лишь несколько месяцев спустя правда об этом событии разнесется по свету, породит гениальную картину Пабло Пикассо, превратится в синоним тотальной войны с нарушением всех элементарных норм человеческой совести и международного права, в которой не делается различия между воющими и невоюющими.

А тогда, в августе 1936 г., просто невозможно было вместить в сознание тот чудовищный факт, что одного из лучших поэтов XX века просто хладнокровно и расчетливо пристрелили в придорожной канаве! Но было еще одно обстоятельство, удесятерявшее чувство гнева, которое переплеталось с ощущением ошеломления. Лорка не только был поэтом, на долю которого, а это редко случается, выпало всеобщее признание в самом дебюте его творчества: в Испании и в других странах с первых же стихотворных сборников поэта с восхищением следили, как стремительно, словно диковинный цветок, распускался его талант. Он вобрал своими корнями лучшее, что сотворено чистейшим родником народного творчества, и в то же время взял все лучшее от классической традиции. Однако, кроме того, в Лорке был поразительный, чисто человеческий талант, огромнейшее человеческое обаяние. К нему удивительно точно подходят слова Александра Блока: «Он весь дитя добра и света, он весь — свободы торжество». Именно таким его знали уже тогда не только в Гранаде и Мадриде, знали его таким в Буэнос-Айресе, Гаване, Монтевидео, Нью-Йорке...

Чувства, охватившие в момент его гибели многих, с удивительной силой передал Пабло Неруда, живший в Мадриде (он был консулом Чили). Позже Неруда писал:

«Война в Испании, изменившая мою поэзию, началась для меня тем, что сгинул поэт. И какой поэт! Я не встречал больше ни в ком такого сочетания блистательного остроумия и таланта, крылатого сердца и блеска под стать хрустальному водопаду. Федерико Гарсиа Лорка был подобен щедрому, доброму волшебнику, он впитывал и дарил людям радость мира, он был планетою счастья, радости жизни. Простодушный и артистичный, одинаково не чуждый и космическому и провинциальному, необыкновенно музыкальный, великолепный мим, робкий и суеверный, лучащийся и веселый, он словно вобрал в себя все возрасты Испании, весь цвет народного таланта, все то, что дала арабско-андалусская культура: он освещал и обдавал благоуханием, словно цветущий жасминовый куст, всю панораму той Испании, какой — боже мой! — теперь уже нет... Все на свете дарования все таланты были у него, а он, как золотых дел мастер, как трудовая пчела на пасеке великой поэзии, отдавал людям свой гений... Федерико Гарсиа Лорку не расстреляли: Федерико Гарсиа Лорку убили. Само собою, никому в голову не могло прийти, что его когда-нибудь убьют... Он был самым любимым поэтом в Испании, его любили больше всех, а его чудесное умение радоваться делало его — как никого другого — похожим на ребенка. Кто бы поверил, что на его земле сыщутся чудовища, способные на такое невероятное преступление?»1

Необычайно мощная эмоциональная реакция на первые сообщения об убийстве поэта, надо думать, вынудила франкистов быстро осознать, что эта акция срабатывает против них с большей силой, чем они ожидали. А мятежники не были заинтересованы в том, чтобы мировое общественное мнение окончательно отвернулось от них. Поэтому они принялись беззастенчиво лгать, пытаясь ослабить потрясение, вызванное расправой над человеком, которого знали и любили во всем мире.

Надо учитывать, что в тот момент через всю Испанию пролегала чересполосица неустоявшихся линий фронтов, а в Андалусии Гранада, как и Севилья, выглядела крохотным «островом», окруженным районами, где контроль находился в руках республиканцев.

В тот момент сообщения были смутными, туманными, порою противоречивыми. Первое сообщение о гибели поэта было опубликовано лишь 30 августа 1936 г. в провинциальной газете «Диарио де Альбасете», причем в форме вопроса: «Гарсиа Лорка убит?» Многое было неясно, и газета считала, что Лорка перед смертью был арестован в Кордове и расстреляли его по приказу полковника Каскахо. Через два дня страшная новость дошла до Мадрида: вечерняя газета «Вое» 1 сентября воспроизвела сообщение, опубликованное в Альбасете.

За этим последовала лавина сообщений, уточнений, комментариев. Вызванные этим чувства и тон самих публикаций передает следующая заметка в мадридской газете «Либераль» от 2 сентября: «Неужели возможно, что свершилось немыслимое: убит величайший испанский поэт наших дней?.. Мы знаем, насколько коварны и хладнокровно жестоки предатели. Но что-то в глубине души заставляет нас до сих пор сомневаться в достоверности столь чудовищной новости. Федерико Гарсиа Лорка расстрелян фашиствующими дегенератами? Неужто это может быть! И хотя мы боимся, что да, что эти люди способны на все, мы цепляемся за последнюю надежду, повторяем, хотим верить, что всему, даже тому, на что способны фашисты, есть предел».

Но скоро в Мадрид стали прибывать беженцы из Гранады. 8 сентября «Эральдо де Мадрид» опубликовал свидетельства одного гранадца, не оставлявшие уже сомнений в убийстве Лорки фашистами. Они были перепечатаны во многих газетах республиканской зоны рядом с заявлениями протеста, подписанными общественными и творческими организациями, виднейшими представителями испанской культуры.

Только после того, как стало ясно, что факт убийства поэта не удастся скрыть, заговорила и пресса во франкистской зоне. Но как! 10 сентября местная газета в Уэльве следующим образом подавала эту новость: «Мадрид, 9 сентября. Имеются основания считать, что среди множества трупов, которые ежедневно и ежечасно подбирают на мадридских улицах, найдено и тело Федерико Гарсиа Лорки. Разложение в марксистском стане так велико, что они начали уничтожать даже своих». Несколькими днями позже та же газета «уточнила» свое сообщение: согласно ее данным, Лорка якобы был расстрелян не в Мадриде, а в Барселоне, которая находилась в руках республиканцев. Другая провинциальная газета, выходившая в Бургосе, где находилась ставка мятежников, информировала своих читателей, что поэт расстрелян в Мадриде «марксистскими элементами». Для вящей убедительности «Диарио де Бургос» ссылался на мифические источники в Париже и добавлял: «Эта новость произвела большое впечатление на французские литературные круги, так как поэт был известен своими левыми взглядами».

Итак, по первому кругу франкисты решили пустить в ход заведомую ложь. В одном, правда, бургосская газета была права. Сообщение о смерти Лорки вызвало бурю негодования за пределами Испании. В середине октября английский писатель Герберт Уэллс, бывший тогда президентом «Пэн-клуба», направил в Гранаду телеграмму, в которой в корректной и дипломатической форме писал, что с «нетерпением ждет новостей о судьбе выдающегося коллеги Федерико Гарсиа Лорки и заранее благодарен за любезный ответ». Ответ от военного губернатора Гранады генерала Эспиносы, датированный 13 октября, был до грубости краток и совсем не любезен: «Мне неизвестно, где находится дон Федерико Гарсиа Лорка». Очередная ложь: военный губернатор никак не мог не знать, где покоится тело убитого Лорки.

Мировая общественность продолжала требовать объяснений. И тогда франкистская пропаганда решила пустить в ход самую «тяжелую артиллерию». По поводу происшедшего в Гранаде выступил сам Франко. Каудильо дал интервью корреспонденту мексиканской газеты «Пренса», опубликованное 26 ноября 1937 г. Франко заявил: «За границей очень много говорят об одном писателе из Гранады, подлинный талант которого мне не дано оценить, как невозможно судить, насколько широко распространилась бы за пределами Испании слава о нем, останься он в живых, — о нем говорят так много потому, что красные использовали его имя для своей пропаганды. Однако факт остается фактом: в первые моменты восстания в Гранаде этот писатель погиб, так как связался с бунтовщиками. Это естественные случайности, неизбежные в ходе военных действий. Гранада в течение долгого времени была в осаде, безумные действия республиканских властей, раздавших людям оружие, привели к ряду стычек в этом городе, в одной из которых и погиб этот гранадский поэт... Так что запомните раз и навсегда: мы не расстреливали никакого поэта».

Тут что ни слово — то ложь. Франко не мог не знать, что слава Лорки была огромной еще до его смерти, а вовсе не раздута «красной» пропагандой; что поэт не имел никаких контактов в Гранаде с теми, кто оказал сопротивление мятежникам; что смерть Лорки не была случайностью в «ходе военных действий» и что он не участвовал в вооруженных стычках; что республиканские власти Гранады не раздали оружия населению — быть может, в таком случае мятежники (а именно они и были бунтовщиками!) были бы разгромлены, а Лорка остался в живых.

Такое интервью, как и следовало ожидать, не произвело за границей нужного франкистам эффекта, и его постарались поскорее предать забвению. Примечательно, что, когда в 1943 г. в Мадриде был издан полный сборник речей и заявлений Франко, интервью это было напечатано, но в нем были сделаны весьма многозначительные купюры (в частности, последняя фраза: «Так что запомните раз и навсегда: мы не расстреливали никакого поэта» — в нем была изъята). И все же внутри Испании некоторое время этими высказываниями каудильо вдохновлялись не только его пропагандисты, но и юристы. Так, 21 апреля 1940 г. в Гранаде в присутствии двух никому не известных «свидетелей» была состряпана запись о кончине Лорки под № 441094, серия AB. В этом «документе» указывалось, что Лорка «скончался в августе 1936 г. вследствие ранений, полученных в ходе военных действий, причем его труп был обнаружен двадцатого дня... того же месяца на дороге между Виснаром и Альфакаром...».

Но время шло, попытки франкистов замолчать свое преступление, стереть память о поэте и вообще закрыть «дело Лорки» ни к чему не приводили. Слава поэта за пределами страны росла, его стихи издавались растущими тиражами, пьесы ставились во многих странах. И тогда фашисты решили сменить тактику. Они перестали отрицать убийство поэта мятежниками, объясняя это действиями «безответственных» групп в Гранаде. Эта версия стала особенно упорно распространяться после того, как один из виднейших фалангистов, Серрано Суньер, стал зятем каудильо и его правой рукой. Фаланга — впрочем, как и никакая другая группа среди правящих кругов франкистской Испании — не была монопольной обладательницей власти: власть принадлежала только самому каудильо. Но в борьбе за большее влияние на него фалангисты не упускали случая потеснить соперников. Ими, в частности, были правые клерикалы из бывшей партии СЭДА Хиля Роблеса. Именно с этой партией были связаны некоторые из непосредственных участников убийства Лорки в Гранаде (прежде всего бывший депутат СЭДА Руис Алонсо), в то время как фалангистская семья Росалес (руководствуясь, впрочем, чисто личными, а не политическими мотивами) пыталась спасти поэта от расправы. На этом долгое время спекулировала Фаланга, когда в 50-х годах имела наибольшее влияние на Франко и заправляла пропагандой. В своем рвении она доходила даже до того, что, оскорбляя память Лорки, пыталась объявить поэта «своим»; сочинила миф о том, что он якобы в душе симпатизировал «голуборубашечникам»; что перед смертью собирался написать гимн в честь фалангистов.

Примерно в то же время стала усиленно распространяться и другая версия: Лорку якобы убили жандармы, которые не могли простить ему оскорблявшую честь их мундира «Балладу об испанской жандармерии», ставшую известной во всем мире:

Их кони черным-черны,
И черен их шаг печатный.
На крыльях плащей чернильных
блестят восковые пятна.
Надежен череп свинцовый —
заплакать жандарм не может;
въезжают, стянув ремнями
сердца из лаковой кожи.
Полуночны и горбаты,
несут они за плечами
песчаные смерчи страха,
клейкую мглу молчанья.
От них никуда не деться —
скачут, тая в глубинах
тусклые зодиаки
призрачных карабинов2

Нашлись даже жандармы, которые рассказали журналистам, что «своими глазами» видели, как расстреливали Гарсиа Лорку. Их интервью были опубликованы не только в Испании, но и в странах Латинской Америки и в США И запомнились многим в те времена. Эта версия быстро была развеяна документальными свидетельствами, но легенды умирают медленно, особенно когда их искусственно раздувают те, кто заинтересован в их живучести. А франкисты, какие бы внутренние распри их ни раздирали, были заинтересованы в том, чтобы любые домыслы как можно дольше затемняли истинную правду об убийстве Лорки.

Тем не менее дезинформация, лихорадочно распространявшаяся из Мадрида, не давала ожидаемых плодов. Желание прояснить обстоятельства гибели Лорки с годами не пропадало — напротив, оно усиливалось. В конце 50-х годов франкистский режим в поисках валюты широко открыл двери перед иностранными туристами, и в страну стали прибывать заграничные журналисты и литературоведы, которых мучила «загадка Лорки». Книги, статьи, исследования на эту тему стали появляться одни за другими. Первым был англичанин Джеральд Бренан, в книге которого «Лицо Испании» (1950) несколько страниц были посвящены Гранаде и трагическому концу Лорки. Затем последовала работа француза Клода Куффона «Так погиб Федерико Гарсиа Лорка» (1951), итальянца Энцо Кобелли «Гарсиа Лорка» (1959), француженки Марсель Оклер «Жизнь и смерть Гарсиа Лорки» (1968). Это — названия лишь наиболее серьезных и известных работ, перепечатки из которых к тому же публиковались во множестве газет и журналов. Полная же библиография написанного по этому поводу заняла бы много страниц.

Постепенно режим Франко вынужден был пойти на многие уступки — вплоть до того, что в Испании стали издаваться некоторые произведения поэта, а на сценах отдельных театров ставиться его пьесы (хотя каждое представление превращалось в своего рода манифестацию со стороны антифранкистской оппозиции). В одном только режим не мог пойти на уступки — сказать правду о том, что же произошло с Лоркой в августе 1936 г. в Гранаде. Желание скрыть это было настолько большим, что франкизм, как бы ни рядился в тогу «либерализации», был готов на любую подлость и гнусность. Ярким примером тому служит эпизод, происшедший в 1956 г. и без описания которого «дело Лорки» было бы неполным.

В том году на страницах литературного приложения парижской «Фигаро» появилась статья некоего барона Шонберга под длинным названием: «Наконец-то вся правда о смерти Лорки! Да — убийство: но побудительный мотив — вовсе не политика». Барон описал придуманную им картину соперничества в Гранаде в 1936 г. нескольких групп, в которые входили люди (в том числе и Лорка) с отклонениями в эмоционально-сексуальной сфере. Шонберг делал вывод, что смерть поэта была вызвана якобы своего рода «вендеттой», развязанной среди этих групп в начале гражданской войны, когда воцарилась анархия.

Не прошло и двух недель после выхода этого пасквиля, как в официозном журнале «Эстафета литерариа» в Мадриде появилась большая публикация, пересказывающая работу барона.

«Наконец-то настал и наш черед сказать свое слово, так как разразился настоящий скандал! — ликовала «Эстафета литерариа». — Ведь двадцать лет смерть Гарсиа Лорки использовалась в политических целях... Вспомните все эти шумные митинги, публичное чтение стихов перед огромными аудиториями, образ поэта-мученика, превращенный в знамя, все эти крокодиловы слезы... Кто об этом не помнит? Между тем здесь, в Испании, в Испании, верной правде, давно имелись все доказательства, которые показали бы настоящую истину об этом деле, — истину, способную развеять все сомнения и покончить с антииспанским заговором; но она мешала многим... За границей в этой истине никто не был заинтересован. Как же им теперь поступить с разбитой посудой? Как быть с политическим делячеством?»

Написанная в таком развязно-скабрезном стиле публикация принадлежала перу шефа франкистской пропаганды Хуана Апарисио. Он подчеркивал, что Шонберг побывал в Испании несколько раз между 1953 и 1956 гг., посещал Гранаду, встречался с очевидцами и получил доступ к архивам (!). То, что барон был допущен к архивам (хотя для его вымысла они не требовались), с головой выдает организаторов грязной акции: ведь в те годы, да и много позже, иностранных исследователей франкистские власти к архивам не допускали. Короче говоря, имеются все основания счесть Шонберга своего рода литературным ландскнехтом, нанятым франкистскими пропагандистами.

Хуан Апарисио следующим образом формулировал выводы, сделанные бароном: «Ясно, что ему (Ф.Г. Лорке. — Прим. авт.) с политической точки зрения нечего было опасаться. Он знал, что город ему зла не сделает. Мятежные власти и Фаланга также относились к нему дружественно. А также социалисты и республиканцы. Однако было бы ошибкой считать, что Лорка, у которого кругом были друзья, не имел врагов». Автор публикации утверждал, что враги поэта таились на «дне» Гранады, в притонах близ Альгамбры, где собиралась богема и цыгане, пышным цветом расцветали всякие «темные» страсти и извращения, что Лорка был тесно связан с этим миром, черпал в нем сюжеты и темы своих произведений, жил одной жизнью с ними и... за это поплатился жизнью. «Такова правда, установленная спустя двадцать лет. Вуаля!» — торжествующе заключил Хуан Апарисио.

Публикация в «Эстафета литерариа» была встречена испанской интеллигенцией с нескрываемым отвращением и презрением. Так, тесно связанный в прошлом с режимом поэт Дионисио Ридруэхо, в свое время написавший слова к фалангистскому гимну «Лицом к солнцу» (это был один из редких в Фаланге честных людей, который, побывав с «Голубой дивизией» на Восточном фронте, разочаровался в фалангистских идеалах, резко порвал с прошлым, отказался от всех почестей и привилегий и перешел в открытую и активную оппозицию франкизму), направил в этой связи гневное письмо протеста министру информации Ариасу Сальгадо. «По моему глубокому убеждению, — писал он, — эта акция выходит за всякие пределы допустимого, это просто гнусность, оскорбляющая элементарные нормы чести, совести и сострадания к мертвым. Я задаю себе вопрос — и тебе тоже: могут ли люди, способные на такую мерзость, направлять общественное мнение в нашей стране, навязывать испанцам свои взгляды? Если это так, то мы все очень низко пали. И я не согласен с этим мириться». Письмо Ридруэхо было напечатано во многих газетах за границей, но в Испании не было опубликовано, а его автора в очередной раз послали в ссылку.

Позже испанский исследователь Хосе Луис Вила-Сан-Хуан (к его книге о Лорке мы еще не раз вернемся) очень зло расценил публикацию шефа франкистской пропаганды как «стряпню, которая в зависимости от личных наклонностей читающего может вызвать либо иронически-презрительную усмешку, либо позыв к рвоте»3. И тем не менее чисто геббельсовские «аргументы» Хуана Апарисио имели свой адресат: это испанский обыватель, в течение многих лет лишенных всякой информации об обстоятельствах убийства Лорки, знавший лишь, что тот был «красный», обыватель, склонный по своему складу ума поддаться на грязную «клубничку». Нельзя забывать также, что еще при жизни поэта его утонченность и рафинированность, так пленявшие близких ему по духу людей, его одухотворенность и сострадание ко всем угнетенным, в частности к женщинам, про которых поэт много писал, проявляя глубокое понимание их сложной внутренней жизни, вызывали подозрительность и своего рода «брезгливость» у так называемых испанских «крепких мужиков» из числа бескультурных и агрессивных мещан с провинциальным мышлением. Клеветнические измышления Шонберга, раздутые Хуаном Апарисио, были сразу же отвергнуты за пределами Испании, но в самой стране — в определенных кругах ее общества — пали на благодатную почву и дали свои плоды.

Итак, одна ложь за другой, одна вводящая в заблуждение версия за другой. Все, кроме правды. И так — год за годом. Можно представить себе, с какими «авгиевыми конюшнями» столкнулись те честные и объективные исследователи, которые пытались обнаружить истину. Они не могли по примеру Геракла одним махом смыть все эти нечистоты: им выпала неблагодарная работа перебирать один комок грязи за другим в поисках крупиц правды. Это была труднейшая работа, в какой-то мере коллективная, хотя каждый действовал в одиночку. Однако каждый исследователь брал у своего предшественника то, что тому удалось обнаружить истинного.

И среди этих людей, вставших на защиту памяти Лорки, особое место занимает Ян Гибсон.

* * *

У каждой книги — своя история. У книги Гибсона история такая сложная, насыщенная драматическими моментами, многочисленными продолжениями, что она заслуживает особого рассказа...

Все началось с того, что в 1965 г. в Испанию приехал молодой ирландский литературовед, решивший специализироваться на Лорке и выбравший темой своей докторской диссертации ранний период творчества поэта. Период этот неотделим от родного города поэта, в необычной атмосфере которого он вырос (впрочем, и позже Лорке лучше всего работалось именно в Гранаде — когда он находился в Мадриде и других местах, писал он мало). Поэтому Гибсон, побыв некоторое время в Мадриде, направился в андалусский город. Он попал туда в тот переломный момент, когда репрессии в Испании по многим причинам пошли на убыль и люди, помнившие о событиях августа 1936 г. и до того молчавшие, стали осмеливаться что-то говорить: память о прошлом, и особенно о расправе над великим гранадским поэтом, кровоточила, как незарубцевавшаяся рана. Видимо, было что-то такое в молодом иностранце — сдержанная, но глубокая любовь к Лорке и в то же время основательность и немногословность («такой не станет зря болтать»), — что побуждало многих сказать ему больше, чем несерьезным, суетливым и ненадежным журналистам из других стран. Так Гибсон, сам того не ожидая, из академического исследователя ранней поэзии Лорки превратился в своего рода следователя, начавшего расследование обстоятельств последних дней поэта.

Диссертация о первом периоде творчества Лорки Гибсоном так и не была написана. Труд своей жизни — книгу «Гранада 1936 г. Убийство Федерико Гарсиа Лорки» — он посвятил Джеральду Бренану, отметив, что без его примера книга, возможно, не была бы написана. Тем самым Гибсон скромно подчеркивал, что он был лишь продолжателем дела других своих предшественников (хотя на самом деле он сделал неизмеримо больше, чем они). На наш взгляд, статьям и книгам, которые он написал, можно было бы предпослать и другой эпиграф: слова самого Лорки, сказанные им за два месяца до гибели, летом 1936 г.: «Надо отбросить в сторону букет водяных лилий и погрузиться по пояс в грязь, чтобы помочь другим собирать цветы и любоваться ими».

И Гибсон действительно не гнушался и «грязью», стремясь добиться главного — найти истину и восстановить светлый образ поэта. Он действовал порою как частный детектив, идя по следу, опрашивая одного за другим всех, кто мог сказать хоть что-либо для истории ценное. Иногда он становился чем-то вроде разведчика. Так, Вила-Сан-Хуан пишет, что Гибсон пытался устроиться преподавателем игры на фортепьяно к одной из дочерей капитана Нестареса (одного из главных фалангистов Гранады, принимавшего наиболее активное участие в репрессиях и прямо причастного к гибели Лорки), чтобы выведать что-нибудь у этого палача. Беря показания у Руиса Алонсо (об этом Гибсон сам говорит), он записывал его слова на спрятанном от собеседника магнитофоне. Не раз Гибсон посещал то место между Виснаром и Алькафаром, где был убит и похоронен Лорка, разыскал людей, погребавших поэта (они доверились Гибсону, но разрешили назвать только свои инициалы), которые рассказали ему обо всем, что знали.

Все это было не просто рискованно, это было опасно в самом буквальном смысле слова. Гибсон об этом не говорит, но отметить это — наша обязанность...

Автору этих строк много лет спустя, в июле 1977 г. (когда, особо подчеркиваем, уже не было ни того риска, ни той опасности), привелось пройти по всем тем местам в Гранаде и ее окрестностях, где за 12 лет до этого ходил ирландский исследователь, собирая материал для своей книги.

В книге Гибсона дважды упоминается имя коммуниста-депутата в кортесы от Гранады в 1936 г. Антонио Претеля (про него автор пишет, что он был одним из немногих, оставшихся в городе после бурных июньских событий, когда большинство депутатов-республиканцев под предлогом летних отпусков покинули Гранаду). Старший из сыновей коммуниста-депутата, Дамиан, был на выборах весной 1977 г. депутатом компартии в кортесы от Гранады и не добрал лишь небольшого количества голосов, чтобы стать членом парламента. Сейчас он, в прошлом выпускник философского факультета Московского университета, — член руководства КПИ, директор Высшей партийной школы в Мадриде. Младший его брат, Антонио, — человек исключительного и мягкого, под стать Лорке, обаяния — закончил в свое время биофак Московского университета, в 1957 г. репатриировался в Испанию, поселился в родной Гранаде. Здесь сначала ему пришлось туго: он перебивался случайными заработками, работал гидом в Альгамбре, историю которой, как и всего города, он прекрасно знает и любит. Со временем Антонио стал работать по специальности, получил лабораторию на биологическом факультете Гранадского университета.

Антонио Претель, с которым автора этих строк связывает знакомство с университетских времен, вхож к потомкам Лорки. Поэтому передо мной открылись двери в усадьбе «Сан-Висенте», где первое время после мятежа скрывался поэт: здесь все осталось нетронутым, как в августе 1936 г., но не потому, что так все специально сохранили для музея — всей семье Лорки пришлось покинуть Гранаду после убийства Федерико. Побывали мы с Антонио и в Фуэнте-Вакерос, где на улице Тринидад в доме № 4 родился Лорка. В этом селении по традиции сильны левые партии — социалисты побеждают на всех выборах; на стене дома № 4 уже висела мемориальная доска, посвященная Лорке, люди были открыты и приветливы. Долго стояли мы на улице Ангуло в Гранаде возле бывшего дома Росалесов, где скрывался и был арестован поэт. Целый вечер и часть ночи толкались в забитых до отказа тавернах и барах Сакро-Монте, где по-прежнему цыгане поют и танцуют «фламенко» и царит настоящий культ Лорки: портреты его, словно иконы, висят повсюду в обрамлении горящих свечей.

Но самым сильным впечатлением тех дней была поездка в Виснар. Это селение было полной противоположностью Фуэнте-Вакерос: пустынные улочки, пугливо и быстро проходящие мимо прохожие (это в Андалусии, где, особенно в провинции, приезжего доброжелательно приветствуют, охотно вступают с ним в разговор!), мемориальная доска в честь Фаланги на дворце архиепископа Москосо. Поистине зловещее место — таким оно было и таким осталось. Но особенно гнетущее ощущение испытываешь на дороге из Виснара в Альфакар, на том ее изгибе, где овражек и два оливковых дерева, где безымянная могила Лорки. Солнце стояло почти в зените, стрекотали цикады, трава кругом была выжженная, и было какое-то непонятное, необъяснимое чувство страха, пробегающего ознобом по спине, будто кто-то целится в тебя. Наверное, это была мнительность, повышенное воображение. А возможно, сказывалось то, что я знал по рассказам моих собеседников: в Гранаде еще живы некоторые из тех, кто в свое время убивал Лорку, они уже немолоды, но богаты и влиятельны и не признают новых властей; это своего рода местная мафия, которой не по душе визиты иностранцев на место былого преступления. Эти люди и тогда еще не потеряли надежды вернуться к власти, они оплачивали наемных убийц, то и дело стрелявших из-за угла, и, конечно же, позже воспряли духом — во время путча жандармского подполковника Техеро 23 марта 1981 г. Страх ощущался особенно сильно здесь, у двух оливковых деревьев между Виснаром и Альфакаром, но он пронизывал тогда и всю Гранаду — люди никак не могли забыть зверских расправ, так ярко описанных Гибсоном в его книге. Они знали: гарантий от повторения тех ужасов нет.

Если еще в 1977 г., хотя прошло два года, как умер Франко, была ликвидирована Фаланга, состоялись первые демократические выборы, в Гранаде ощущалась такая атмосфера, какой же она была тогда, когда в 1965 г. Гибсон собирал улики против убийц Лорки и тех, кто развязал массовые беспощадные репрессии в Гранаде? Что испытывал тогда молодой исследователь на дороге между Виснаром и Альфакаром? Ведь это место до смерти каудильо было своего рода «запретной зоной», здесь днем и ночью патрулировали по двое жандармы, задерживавшие всех чужаков. В начале 60-х годов они схватили здесь английского ученого-арабиста Джеймса Дикки, который занимался историей расположенного рядом памятника мавританской культуры Айнадамара («Источника слез»). Ученый провел под арестом всю ночь в жандармской казарме, и только наутро, после вмешательства английского консула, его отпустили, предупредив, чтобы он больше тут не появлялся. И это притом, что уже тогда тысячи и тысячи иностранных туристов хлынули в Испанию, и к чужеземцам относились с повышенным пиететом — это стало правительственной политикой...

Первую свою книгу — «Националистические репрессии в Гранаде в 1936 г. и смерть Гарсиа Лорки» — Гибсон опубликовал в 1971 г. в парижском издательстве «Руэдо Иберико». Ценность ее заключалась не только в том, что в ней были приведены исчерпывающие на тот момент документальные свидетельства по «делу Лорки», что само по себе было важнейшим шагом вперед. Были у книги и другие принципиальные особенности, сразу же выделявшие ее среди огромной литературы на эту тему. Гибсон убедительно показал, что убийство Лорки — не единичный акт вандализма, а один из эпизодов — хотя и ставший известным во всем мире — на фоне массовых и зверских репрессий в Гранаде. Кроме того, автор с неумолимой последовательностью приводил читателя к логическому выводу о том, что решение об убийстве поэта было принято не в Гранаде, а на более высоком уровне — в Севилье, где располагалась штаб-квартира генерала Кейпо де Льяно (и, как считает Гибсон, по прямому указанию последнего). Наконец, в книге содержался подробный аналитический разбор всех предшествующих версий, которые либо были созданы и вдохновлены франкистской пропагандой, либо порождены стремлением к дешевой сенсации, либо по меньшей мере возникли по наивности и незнанию истинных обстоятельств дела. Одним словом, вывод Гибсона был четким: убийство Лорки было делом рук мятежников-фашистов независимо от того, какие именно группы и в какой точно мере были причастны к этому преступлению.

Книга Гибсона, естественно, была запрещена к продаже и распространению в Испании (как и другие издания «Руэдо Иберико», отличавшиеся антифранкистским духом).

Но на следующий год книга Гибсона получила Международную премию прессы, присуждаемую авторитетным жюри с участием представителей таких журналов, как «Ньюсуик», «Шпигель», «Нувель обсерватер», «Эспрессо», «Обсервер». Эти и многие другие западные журналы опубликовали подробные пересказы или наиболее важные фрагменты книги. А все эти журналы имели широкое хождение в Испании — запретить распространение их соответствующих номеров франкистская цензура не решилась. К тому же многие экземпляры книги Гибсона попали за Пиренеи и стали ходить по рукам4.

Впрочем, к этому моменту франкистские власти все больше теряли контроль над положением, были вынуждены идти на частичные уступки демократическим силам. Они уже смотрели сквозь пальцы на распространение в стране книги Гибсона.

В самой Испании именно в это время стали появляться, сначала в газетах и журналах, затем в виде глав в книгах и, наконец, в виде отдельных изданий, работы, все более смело показывавшие правду о «деле Лорки». Наиболее известной, безусловно, является уже упоминавшаяся книга журналиста Хосе Луиса Вила-Сан-Хуана «Убийство Гарсиа Лорки: вся правда». Она была опубликована еще при жизни Франко и даже получила премию издательства «Планета» — «Эспехо де Эспанья» — за 1975 г. Это последнее обстоятельство обеспечило ей широкую популярность.

Книга не изобиловала крупными открытиями (после Гибсона трудно было что-либо добавить), однако сыграла в стране большую положительную роль. В ней автор подтверждал версию о преднамеренной расправе над поэтом, санкционированной в Севилье генералом Кейпо де Льяно. Книга эта впервые знакомила миллионы испанцев со многими истинными фактами об обстоятельстве гибели Лорки. В то же время в книге Вила-Сан-Хуана был ряд концептуальных установок — то ли сделанных в уступку цензуре, то ли вытекающих из довольно путаных и эклектических взглядов автора, — которые не выдерживали критики. Так, в ней повторялась мысль о «симпатиях» Лорки к Фаланге, а главное — поэт объявлялся абсолютно «аполитичным» человеком, ставшим жертвой слепого фанатизма его убийц.

После смерти Франко открылись новые возможности для продолжения расследования Гибсона. Но ученый не спешил, верный своей манере скрупулезно и тщательно собирать и анализировать факты5. В течение нескольких лет Гибсон уточнял свои данные, снова и снова записывал — в Гранаде, Мадриде, Барселоне, других городах — всех, кто был причастен к этим событиям или что-либо знал о гибели Лорки. На этот раз большинство его записанных на магнитофон бесед датированы уже 1978 г. В 1979 г. писатель опубликовал обновленный и дополненный вариант своей книги. Он вышел в свет в издательстве «Грихальбо» под несколько измененным названием — «Гранада в 1936 г. Убийство Федерико Гарсиа Лорки».

Не зная всех версий по поводу гибели Лорки, книгу Гибсона читать трудно. И начинается она полемически — с вопроса о том, был ли поэт «аполитичным» или нет (здесь Гибсон спорит с Вила-Сан-Хуаном). Такие уточнения дискуссионного порядка рассыпаны по всему тексту: Гибсон подтверждает или оспаривает утверждения и выводы не только этого испанского исследователя, но и других авторов. А поэтому подробное описание борьбы вокруг вопроса о смерти Лорки — это в то же время своего рода библиография написанного на эту тему, без которой трудно понять последнюю книгу Гибсона» безусловно представляющую собой наиболее полное и глубокое на данный момент исследование о последних днях жизни поэта.

На данный момент... Почему?

* * *

Закрывая последнюю страницу книги Гибсона, невольно спрашиваешь себя, до конца ли выяснены все обстоятельства, при которых был убит Федерико Гарсиа Лорка?

По нашему глубокому убеждению, окончательно ставить точку еще рано.

После опубликования этой книги в Испании не было сделано каких-либо серьезных открытий в этом плане. В январе 1983 г., когда это издание уже находилось в типографии, в Барселоне был напечатан труд Эдуардо Молины Фахардо «Последние дни Гарсиа Лорки», появления которого давно ждали специалисты. Фахардо был коренным гранадцем, журналистом и фалангистом, а потому перед ним раскрылись многие непосредственные участники и свидетели расправы над Лоркой (в том числе капитан Нестарес), которые не пожелали говорить с Гибсоном.

Однако написанное журналистом разочаровывает: он слишком тенденциозен, стремится обелить своих единомышленников. А вот собранные материалы к книге (они составляют подавляющую часть издания) представляют интерес при внимательном и критическом чтении. В частности, среди них — документы, которые тщетно искал Гибсон, а также следы документов по «делу Лорки», которые, видимо, навсегда утеряны6.

Итак, обстоятельное, скрупулезное и объективное исследование Гибсона представляется наиболее исчерпывающим.

Нам видится у Гибсона лишь одно малоисследованное направление. Это связано с тем, что поиски, относящиеся к последним дням и неделям жизни Гарсиа Лорки, ограничены Гранадой: здесь, в ее пределах, все исследовано досконально. Но напомним, что сам Гибсон (как и другие объективные исследователи) с полным основанием утверждает, что в конечном счете судьба поэта решалась не в этом городе, а в столице Андалусии, которой Гранада административно-политически тогда подчинялась. Так, ирландский ученый подтверждает — и это очень важный вывод, — что гражданский губернатор и шеф вооруженных отрядов Гранады майор Вальдес не мог решить столь важный вопрос, не проконсультировавшись со своим прямым начальством, конкретнее — с генералом Кейпо де Льяно, командовавшим войсками в Севилье. Такого же мнения придерживается Вила-Сан-Хуан. Это предположение подтверждается обоими авторами главным образом чисто логическими доводами.

И еще важное обстоятельство: Гибсон считает, что, «по всей вероятности», разговор Вальдеса с Кейпо состоялся вечером 18 августа. Он ссылается при этом на заметку в газете «Эль Идеаль» от 17 августа, где говорится о восстановлении телефонной связи между всеми городами Андалусии, находившимися под контролем мятежников. Однако сам же Гибсон со слов свидетелей сообщает: еще ранее, в конце июля, Вальдес ежедневно поддерживал контакт с Севильей по радиопередатчику, установленному у него в управлении гражданского губернатора. Вила-Сан-Хуан также считает, что разговор у Вальдеса с Кейпо был и он имел решающее значение, но происходив 17 августа.

Как мы уже отмечали, подтверждение того факта, что Вальдес решил вопрос о Лорке после прямого указания сверху — а это нам также представляется абсолютно несомненным, — в свое время было принципиальным шагом вперед в деле расследования «дела Лорки»: он решительно выводил вопрос из сферы сведения личных счетов, борьбы соперничающих групп или простой случайности в сферу чисто политическую. Но, как нам кажется, напрашивается и следующий шаг в этом направлении.

Что мы конкретно имеем в виду, почему так основательно остановились на датах гипотетического разговора Вальдеса с Севильей?

Дело в том — Гибсон об этом не упоминает, а Вила-Сан-Хуан говорит вскользь, — что с 6 по J6 августа в Севилье находился генерал Франко, прибывший из испанских территорий в Африке и разместивший здесь свою штаб-квартиру7. И трудно допустить, что Кейпо мог самолично решить вопрос о судьбе Лорки, чреватый тяжелым моральным уроном в международном масштабе для мятежников, не поставив в известность об этом Франко. Более того: на наш взгляд, можно утверждать, что Кейпо, пока Франко был в Севилье, не стал бы брать на себя подобную ответственность.

Почему Гибсон и другие исследователи отказались от поисков в этом направлении? Может быть, дойдя до Кейпо, они остановились, решив, что этого достаточно, и вернулись к поискам в пределах Гранады? Или гипотеза о Франко, если она возникла, казалась им чрезмерно пропагандистски смелой, а потому неубедительной? Наверняка в этом сыграло роль твердо устоявшееся мнение о том, что судьба поэта решалась после отбытия Франко в Бургос. И наконец, исследователи могли попасть под гипноз того факта, что Кейпо был знаменит своим своенравием и «автономностью», а к тому времени, как утверждает западная историография, старшинство среди генералов, бывших инициаторами мятежа, якобы формально не определилось окончательно.

Начнем с рассмотрения второго обстоятельства. Действительно, к моменту начала мятежа 44-летний Франко был самым молодым из генералов-заговорщиков в испанской армии. Официально он был провозглашен руководителем всех войск мятежников лишь 1 октября 1936 г., после целого ряда совещаний генеральской хунты в Бургосе.

Это так. Однако к концу первой декады августа реальное соотношение сил между соперничавшими за власть генералами вполне прояснилось. Стало ясно, что главными среди них являются Мола, командовавший войсками на севере страны, и — в еще большей степени — Франко, которому были подчинены войска на юге. К этому моменту не было секретом, что поддержка Гитлера и Муссолини направляется именно Франко — а она имела решающее значение для судьбы мятежников, успех дела которых в те дни висел на волоске. И пресса в мятежной зоне уже отражала эту реальность на своих страницах. Так, 16 августа та же гранадская «Эль Идеаль», сообщая о прибытии в Севилью итальянских военных кораблей, отмечала, что офицеры дуче «нанесли визит генералам Франко и Кейпо» (хотя по испанскому алфавиту тут все верно, протокол обязывал называть старшего по стажу — Кейпо — первым). На следующий день та же газета, передавая, что гарнизон Ифни примкнул к мятежу, формулировала эту новость так: «войска поставили себя в распоряжение Франко». Теперь не секрет и то, что уже тогда Франко, добиваясь единоначалия, достаточно резко одергивал Кейпо в Севилье. 9 ноября 1961 г. он говорил своему адъютанту (надо учесть, что каудильо не знал о том, что его записывают, и дневник адъютанта вышел в свет лишь после его смерти): «Кейпо вмешивался... во все дела в этой провинции. Мне пришлось сказать ему, чтобы он в таком случае оставил свой пост в армии и занялся административным управлением, а то он, влезая во все, выглядит, как севильский вице-король. Кейпо ответил, что он предпочитает оставаться только военным»8. Трудно найти более яркий пример отношений, сложившихся между генералами.

Итак, если исходить из того, что Вальдес звонил в Севилью начальству по поводу Лорки, то, безусловно, главным лицом там до 16 августа был Франко.

Что касается даты этого разговора (или разговоров), то приведем следующие доводы. Из исследования Гибсона (и Вила-Сан-Хуана) мы знаем, что примерно до 8—10 августа фашиствующие молодчики, не раз врывавшиеся в дом родителей Федерико — усадьбу «Сан-Висенте», — не трогали поэта, хотя узнали его в лицо и не скрывали свою неприязнь к нему. Именно поэтому Лорка и скрылся в доме Росалесов — никто не опасался чего-то серьезного, просто пытались уберечь поэта от оскорблений. Но уже после 10 августа люди Вальдеса пришли в дом его родителей с четкой целью — арестовать Федерико. Не застав его, они приходили снова и снова, обыскивали дом, избивали его жителей, допытывались о месте, где прячется поэт. И когда они узнали это место, Лорка тут же был арестован.

Из этих фактов можно сделать и такой вполне логичный вывод: приказ об аресте Федерико — причем из Севильи, более того, данный на самом высоком уровне — был отдан не 17 или 18 августа, когда Франко отбыл в Бургос, а где-то в десятых числах, когда Франко освоился с обстановкой в Севилье, получил полную информацию о происходящем по всей провинции.

Если это было так, то многое, что Гибсон считает противоречивым, загадочным и необъяснимым в поведении Руиса Алонсо, непосредственно задержавшего Федерико, и особенно Вальдеса, обретает железную логику. Первый всегда стоял на том, что он «только выполнял приказ». Но столь важный приказ был дан ему не Вальдесом, а подполковником жандармерии Веласко, временно исполнявшим в этот день обязанности губернатора. Сам же Вальдес почему-то как раз в этот день исчезает до позднего вечера из Гранады по маловажным делам, хотя в городе организуется самая крупная за эти дни операция по поимке Лорки. Вечером того же дня Вальдес отказывается принимать братьев Росалесов, оскорбленных тем, что посягнули на их дом и их гостя. На другой день майор, с одной стороны, лжет, будто Федерико отправлен в Виснар и уже расстрелян; после этого цинично предлагает Хосе Росалесу «отдать» ему Руиса Алонсо, чтобы Росалес «пристрелил его у любой канавы», и тут же запугивает Хосе, заявляя: «А теперь займемся твоим братцем».

Все эти как будто непоследовательные поступки легко объясняются, если исходить из того, что еще до 16 августа — дня задержания Гарсиа Лорки и отъезда Франко в Бургос — Вальдес получил твердое указание: изловить и ликвидировать «красного» поэта во что бы то ни стало, кто бы за него ни вступался, но при этом не ссылаться на приказы свыше, «брать все на себя». И вот Вальдес, представляя, какие сложности встанут перед ним при выполнении этой грязной миссии (а может быть, и понимая, как он будет выглядеть в глазах потомков в будущем), всячески ловчит, лжет, изворачивается, шантажирует.

Майор Вальдес — главный свидетель в истории с убийством Лорки. Только он мог бы сообщить, действовал ли по своей воле (что исключается), получил ли приказ от Кейпо или же последний передал ему чье-то указание свыше. Но Вальдеса в апреле 1937 г. сняли с поста губернатора и послали на фронт, а всего два года спустя это главное действующее лицо в расправе над Лоркой отошло в мир иной. Случилось это еще до окончания гражданской войны — в начале марта 1939 г. Случайность? «Его фактически убили», — утверждал в 1976 г. сын Вальдеса9.

И последнее соображение. Вписывается ли приказ об убийстве Лорки, если он исходил от Франко, в общий психологический портрет генерала? Безусловно и полностью. Своей стремительной карьерой будущий каудильо, в свое время самый молодой генерал в Европе, обязан не стратегическим талантам — его многократно бивали на полях сражений. Его «сила» и главная причина быстрого продвижения состояла в том, что, воспитанный на грязной колониальной войне в Африке, он, как никто другой из его коллег, был лишен эмоций, сознательно культивировал крайнюю, холодную и бесстрастную жестокость как инструмент устрашения противника, против которого вел «тотальную» войну, не делая различий между войсками противника и мирным населением. Эти качества он проявил во время подавления восстания горняков в Астурии в 1934 г. За эти же качества более старые генералы, на которых оказали давление эмиссары Гитлера и Муссолини, сделали его 1 октября 1936 г. в Бургосе руководителем мятежников. Гражданская война, где брат убивает брата, а отец сына, требовала именно таких холодных убийц, а не генералов типа Варелы и некоторых других, которые все еще пытались играть в «рыцарство».

Казалось бы, какое значение имеет теперь, почти через полстолетия после убийства Лорки, тот факт, кто именно распорядился убить поэта: Кейпо де Льяно или Франко? Что с того, что на совесть каудильо, отягощенную гибелью сотен тысяч испанцев, сейчас, когда его уже нет самого в живых, ляжет еще одна смерть — Лорки?

По нашему твердому убеждению, очень важно истину раскрыть до конца, ибо любая неясность приводит к двумысленностям в этом вопросе. Этим страдает также труд Гибсона, при огромном и искреннем нашем уважении к нему. Так, он заключает: «Как бы то ни было, лежит или нет на Кейпо де Льяно ответственность за решение об убийстве Гарсиа Лорки (мы уверены, что лежит, хотя до сих пор не располагаем неопровержимыми уликами), главным прямым виновником смерти поэта следует считать Хосе Вальдеса Гусмана. Очевидно, что, несмотря на донос или доносы на Лорку, Вальдес мог бы сохранить ему жизнь, если бы захотел. Но Вальдес был не из тех людей, которые способны помиловать кого-либо, а «красного» поэта — и подавно».

По нашему же твердому мнению, Вальдес был «передаточной инстанцией». Он выполнял приказ более высокого начальства, повелев арестовать и расстрелять Лорку. Это важно. В подкрепление нашей версии напомним, что много позже Франко вновь вернулся в доверительной беседе со своим адъютантом к вопросу о Лорке. Сказанное им, на наш взгляд, согласуется с начертанным выше психологическим портретом. На этот раз — а было это 5 февраля 1955 г. — каудильо так откровенничал со своим двоюродным братом: «Действительно, это был великий поэт, и он был расстрелян в первые дни нашего движения, когда Гранада находилась фактически в осаде и в очень тяжелом положении. В тот момент нужно было... предвидеть любые ответные действия со стороны левых. Поэтому приходилось расстреливать самых видных среди них, а именно таким был Гарсиа Лорка... Судить об этом расстреле можно, лишь вжившись снова в те времена, когда это произошло, вспомнив, какой опасности подвергался гарнизон Гранады, на который совершались нападения, отрезанный от остальной националистической Испании»10.

Слова эти говорят сами за себя — достаточно их сравнить с интервью Франко, данным в 1937 г. Но чтобы оценить их в полной мере, следует и нам «вжиться» в те дни, когда эти слова сказаны генералом Франко. Его пропаганда в тот момент трубила на весь мир, что поэт был второразрядным литератором, слана которого раздута «красными», якобы спекулировавшими на его смерти; одна за другой пускались дезинформирующие версии о «случайном» убийстве, о гибели в результате «сведения личных счетов», об «издержках» соперничества между разными группами и т. д. Наконец, Франко мог бы свалить ответственность на Кейпо, которого он не любил и вскоре после победы отправил в почетную ссылку, или на Вальдеса, столь своевременно почившего в бозе. Но нет, Франко констатирует: смерть Лорки — результат политической и военной «необходимости», как понимал ее каудильо, следствие необходимой системы репрессий. А репрессии эти вдохновлял в первую очередь сам Франко.

* * *

— Чтобы убить поэта, его надо убить дважды: сначала — физически, затем — уничтожив память о нем. Убийцам Федерико последнее не удалось, память о поэте жива. Иначе мы не собрались бы на это первое открытое чествование Лорки здесь, на земле Испании...

Слова эти прозвучали в Фуэнте-Вакерос июньским днем 1976 г., когда под палящим андалусским небом тысячи испанцев, среди которых находились самые видные поэты, прозаики, драматурги, деятели театра и кино, впервые публично отметили память великого поэта.

Справедливость по отношению к Федерико Гарсиа Лорке ныне в Испании восстановлена. Память о нем заняла подобающее место.

Фашистам не удалось ни уничтожить память о поэте, ни запятнать эту память. Второй раз убить Лорку им не удалось, хотя франкисты всячески пытались добиться этого, нагромождая клеветнические домыслы. Не состоялось второе убийство не только потому, что после 1975 г. по воле народа в стране начался процесс демократизации и были разоблачены многие лживые мифы эпохи франкизма. Борьба за Лорку, борьба против его очернителей велась в Испании и за ее пределами задолго до этого, даже когда франкизм еще был в расцвете сил. И книги Яна Гибсона об убийстве Гарсиа Лорки стали важнейшим вкладом в эту благородную борьбу.

Хуан Кобо

Примечания

1. Пабло Неруда. Признаюсь, я жил. Воспоминания. М., 1978. Перевод Э. Брагинской и Л. Синянской, с. 177, 179—180. Следует отметить, что франкистские пропагандисты пытались исказить правду о Лорке и тем, что заявляли, будто П. Неруда оказывал на него «тлетворное» воздействие, «втягивая» его в политику, пытаясь сделать «инструментом» в руках коммунистов. Эта ложь, как и попытки очернить отношения между Лоркой и Нерудой, также встречает отповедь в книге Я. Гибсона. К сказанному им следует добавить, что до июля 1936 г Пабло Неруда, по его собственному признанию, мало занимался социальными вопросами. Коммунистом он стал много позже. Именно смерть его друга («Война в Испании, изменившая мою поэзию. началась для меня тем, что сгинул поэт...») привела к резкому сдвигу в политической позиции П. Неруды, придав ей мощный заряд гражданственности, который был свойствен ему до конца его дней.

2. Федерико Гарсиа Лорка. Избранные произведения, т. I. М., 1975, с. 215 (перевод А. Гелескула).

3. José Luis Vila-San-Juan. García Lorca; asesinado: toda la verdad. Barcelona, «Planeta», 1975, p. 30.

4. Книга Гибсона получила высокую оценку и в нашей стране.

Так, в частности, в печати отмечалось, что в «деле Лорки» «весомую лепту в битве за правду внес Ян Гибсон, опубликовавший в 1971 г. книгу об обстоятельствах гибели поэта» (см. статью Х. Кобо «Как был убит Федерико Гарсиа Лорка». — «Литературная газета», 18 августа 1976 г.). Этой теме были посвящены и многие другие работы в советской прессе, касаются ее в своих книгах или предисловиях к изданиям Ф.Г. Лорки Л. Осповат («Гарсиа Лорка» — «Молодая гвардия». М., 1965), И. Тертерян («Испытание историей. Очерки испанской литературы XX века». — «Наука». М., 1973), А. Гелескул, Н. Малиновская и др.

5. Следует отметить, что Гибсон много времени уделяет вообще изучению творчества Лорки, особенно поискам и подготовке к публикации произведений поэта, которые находились в его архиве, когда он был арестован.

6. Подробнее см.: «Литературная газета», 23 и 30 марта 1983 г. (Х. Кобо «Кто же отдал приказ об убийстве Лорки?»).

7. M. Tuñon de Lara. La España del siglo XX, t. 3. Barcelona, «Laia», 1978, p. 575, 578.

8. Francisco Franco Salgado-Araujo. Mis conversaciones privadas con Franco. Barcelona, «Planeta», 1976, p. 327. Запись принадлежит адъютанту каудильо, его двоюродному брату, который много лет был наиболее приближенным к нему человеком. Адъютант преклонялся перед шефом и записывал тайком «для истории» его высказывания. Но в конечном итоге из записей адъютанта, не блиставшего умом, впоследствии стало известно о всевозможных интригах и аферах при дворе каудильо, а сам диктатор предстает в весьма неблаговидном свете и как личность, и как государственный деятель.

9. Manuel Molina Fajardo. Los últimos días de Garcia Lorca. Barcelona, 1983, p. 131.

10. Francisco Franco Salgado-Araujo..., p. 78.

  К оглавлению Следующая страница