«Погребальный плач по Игнасио Санчесу Мехиасу» (1934)

Знаменитый испанский тореадор Игнасио Санчес Мехиас был близким другом Федерико Гарсиа Лорки. Весной 1934 года после долгого перерыва матдор вернулся на арену. Во время третьего по счету боя, на арене Мансанареса, его тяжело ранил бык. По просьбе Санчеса, его отвезли в больницу в Мадрид, дорога в более чем двести километров длиной стала роковой для раненого. Он умер через два дня, 13 мая 1934 года.

В память о друге Федерико написал великолепную мрачную поэму в 220 строк под названием «Погребальный плач по Игнасио Санчесу Мехиасу». Он написал ее через три месяца после гибели Игнасио и посвятил свое произведение любимой женщине матадора — певице Ла Архентините (Энкарнасьон).

В поэме тореро предстает благородным солдатом, застывшим в вечности:

В нем текла рекою львиной
чудодейственная сила
и его картинный облик
торсом мраморным взносила.
Он — андалузец из Древнего Рима,
чей дух осиял его голову нимбом.

«Погребальный плач» очень театрален, он напоминает античные трагедии, строки поэмы напоминают вопль плакальщиц над телом усопшего. В первой части, которая называется «Рана и смерть», идет плач. После этого — картина трагедии умирающего: белая простыня, открытая рана, и ощущение неизбежной смерти, выраженное яркой метафорой: «Смерть отложила свои яйца в рану». Смерть должна принести избавление от мук.

Во второй части «Пролитая кровь» автор, сам не видевший эту роковую корриду, не желает показывать эту страшную картину, он повторяет: «Я не хочу это видеть!» Образу «кровавой лужи агонии» он предпочитает образ тореро-победителя, «блистающего в празднике».

В третьей части мы склоняемся перед этим «присутствующим телом» (таково название третьей части), лежащим на камне и ждущим скорого захоронения.

Последняя часть поэмы названа многозначительно — «Отсутствующая душа». Для отчаявшегося поэта нет души, нет загробной жизни, нет милосердного Бога, в поэме все материально, В порыве отчаяния поэт восклицает: «Все умирает, даже смерть сама!» От Игнасио, опущенного в землю, не осталось ничего, кроме «ветра печального в ветвях олив».