Арест

О последних днях жизни Федерико известно очень мало, и сведения разноречивые. Неизвестна даже точная дата его ареста. Чаще всего называют 16, 17 или 18 августа 1936 года. Достоверно известно только то, что во главе эскадрона фалангистов, которые пришли арестовать Лорку, был Рамон Руис Алонсо, бывший парламетарий от Испанской конфедерации независимых правых, всей душой преданный делу Фаланги.

В книге Я. Гибсона «Гранада 1936 г.: Убийство Федерико Гарсиа Лорки» приводится рассказ самого Рамона Руиса Алонсо о том вечере:

«Я намерен говорить с вами совершенно искренно, как на духу. Правда, после какого-то момента мне нечего уже будет сказать — не потому, что я захочу скрыть что-либо, а потому, что, право, не знаю, что было дальше. Но я буду говорить с вами откровенно, как я уже сказал, словно готовясь отойти на тот свет, как если бы должен был предстать перед господом богом. Я католик, сын апостолической римской церкви. И вот, как если бы мне предстояло отвечать на суде пред ликом господним, так я и буду говорить с вами с полной откровенностью.

Случилось все это так. Не требуйте от меня ни дату, ни точное время, потому что, говорю честно, я этого не помню — было это 16-го или 17-го, я этого точно не знаю. И вот, понимаете ли, в один прекрасный день... среди прочих обязанностей, которые выполнял я в Гранаде, я был прикомандирован к гражданскому губернатору. В ту пору я ходил в управление каждый день и мне говорили, что нужно сделать. Я когда-то был депутатом кортесов, а потом прошел через войну... имею свой послужной список и как положено, так как я был военным, то подчинялся приказам. Так вот, в один прекрасный день пошел я в управление гражданского губернатора, но самого губернатора там не было. Он как раз поехал на фронт, в район Хаэна7. Ладно. Когда губернатор отсутствовал, за него иногда оставался один подполковник жандармерии по фамилии Веласко. Ладно. Тогда этот сеньор и говорит мне:

— Послушайте, Руис Алонсо, нужно выполнить одно деликатное поручение. Дело в том, что на такой-то улице в доме номер такой-то находится сеньор Гарсиа Лорка.

В Гранаде, в то время, в тех обстоятельствах, этого поэта — царствие ему небесное! Да почиет он в бозе! — ну, скажем, недолюбливали, что ли, потому, что конечно, ну, вы понимаете, его произведения использовались в Народном доме, чтобы. [...]8. Ладно. Вот он и говорит мне:

— Видите ли, этот сеньор должен явиться сюда, в управление. Губернатор сказал, что он хочет, чтобы, когда он вернется, этот человек находился здесь. Но очень, очень важно, когда этого сеньора будут препровождать сюда, чтобы никто его не тронул, никто даже не задел бы, и вот поэтому губернатор сказал мне, что он должен прийти в сопровождении человека, которого уважают — такого, как вы.

В самом деле (только не подумайте, что я горжусь, тщеславен или нескромен, нет, я человек простой, все надо называть своими именами, все как есть), ноле самом деле пользовался в Гранаде довольно большим уважением за мои нравственные принципы, за мою работу, за то, что я вообще сделал и в провинции, я ведь был депутатом кортесов... был я и рабочим-линотипистом в газете «Эль Идеаль». Так вот, ну, конечно, я пользовался определенным авторитетом. Когда я отправился в дом...9 подполковник сказал мне:

— Вы можете, конечно, взять с собой любое количество сопровождающих — столько, сколько вам необходимо.

[Я ответил]:

— Я не нуждаюсь ни в каком конвое. Одной моей фамилии будет достаточно.

Идя по улице Дукеса (потому что тогда управление гражданского губернатора находилось не там, где теперь, оно находилось на улице Дукеса), я так и так должен был пройти мимо полицейского участка. Как раз в это время один сеньор, полицейский, стоял на балконе верхнего этажа и, увидев меня, спросил:

— Куда идешь, Рамон?

Я ему говорю:

— На улицу такую-то, в дом номер такой-то.

Он сказал:

— Ах, так это в дом...

Ну, тут я несколько удивился, потому что, ясное дело, дом этот оказался ни больше ни меньше как домом руководителя Фаланги во всей провинции... то есть Росалеса, руководителя провинциальной организации Фаланги. Я удивился, в голове у меня не укладывалось, как может в доме руководителя провинциальной организации Фаланги находиться этот сеньор и я сказал [себе], что не пойду в этот дом... и я направился в штаб Фаланги.

— Где руководитель провинциальной организации?

Я вызываю его и говорю:

— Я должен выполнить это поручение насчет который находится в твоем доме. Ты мне должен сейчас сказать, находится он там или нет. Если скажешь, что его там нет, я вернусь и доложу:

— Оказалось, что дом, который вы мне назвали, ну, это дом... Я обратился к этому сеньору — вполне логично, что я должен был поступить именно так, — и он сказал, что этого человека там нет. И на этом дело кончено. А теперь вы решайте, как быть.

Тогда он говорит мне:

— Видишь ли, Рамон, я не стану тебя обманывать. Ну... он там! Что будем делать?

— Я не знаю.

— Ты полагаешь, — говорит он мне, — ему что-нибудь угрожает?

— Ну, дружище, я думаю, что нет.

— Потому что, сам понимаешь, если его будет сопровождать человек, пользующийся уважением, и это гарантирует его безопасность... то, в таком случае, я ничего не имею против.

Я ему говорю:

— Как бы то ни было, вот что я надумал. Ты иди к себе домой. Там на семейном совете вы обдумаете все, решите, что делать, а я подожду здесь, ты мне позвонишь и скажешь, как быть.

— Прекрасно.

Через какое-то время он возвращается:

— Слушай, Рамон, так вот, мы решили, в общем, семья говорит, что, словом, в конце концов, пусть будет так [...]. Но как же они проведали, что он у нас?

— Этого я не знаю. Не знаю. Ладно, тогда идем.

Там как раз кончали полдник, пили шоколад. Я лично не был знаком с сеньором Гарсиа Лоркой — да покоится он с миром, — и он тоже не был знаком со мною, хотя и слышал он обо мне немало, как и я о нем [...]. Нас представили друг другу.

— Как поживаете? Как дела?

[Я ему говорю]:

— Ладно, послушайте, что вы сами обо всем этом думаете?

— Ну вот, семья считает, что лучше будет, если я пойду. [Но чего от меня хотят?]

— Этого я не знаю. Мне было сказано, что они гарантируют вашу личную неприкосновенность, что вы прибудете туда, ну, целым и невредимым и что не... словом, другого поручения у меня нет. [...] Так вы согласны?

— Ну что же, ну, да, ну, да.

— Очень хорошо, очень хорошо, значит, идем.

Оттуда мы пошли в управление гражданского губернатора. Правда, мне не удалось избежать того, что, когда мы поднимались по лестнице, кто-то попытался ударить его прикладом винтовки, но я закричал: [Как вы смеете! Этот человек со мной!] ... Этот случай я привожу как пример того, как я тщательно исполнял данное мне поручение; я говорю вам о себе, о тех требованиях, которые я предъявлял к моей совести. Я провел его в кабинет, сопровождал меня руководитель провинциальной организации, нас ведь было трое: Росалес, этот сеньор Гарсиа Лорка — да покоится он с миром — и я. Мы втроем пришли в управление, и это ведь вполне естественно — тот же, Росалес, был его близким другом. Одним словом, когда мы уже пришли в управление, я пошел к губернатору, вернее к подполковнику Веласко, который иногда замещал гражданского губернатора.

— Так вот, подполковник, этот сеньор, которого вы поручили мне найти и все прочее, короче, поручение, которое мне дали, выполнено. Этот сеньор — вон там с сеньором Росалесом, а находился он в доме сеньора Росалеса.

— Да, да, я это уже знал.

— Я вам еще нужен?

— Нет, я только благодарю вас за то, как вы хорошо справились с заданием.

— Что ж, большое спасибо. Прощайте.

Тогда я пошел в кабинет, где находились те сеньоры.

[Я сказал им]:

— Ну вот, я доложил временно исполняющему обязанности губернатора, что вы находитесь здесь. Он сказал мне, чтобы вы подождали, что ничего больше предпринять нельзя, пока не приедет полковник [sic!] Вальдес, губернатор, он сейчас на фронте... Мое поручение считаю выполненным. Вам что-нибудь нужно от меня?

Ну, тут сеньор Гарсиа Лорка предложил мне сигареты:

— Пожалуйста, хотите?

— Нет, я не курю.

Затем я позвал ординарца и велел ему принести куриного бульона [...] — Я могу быть еще чем-нибудь вам полезен?

[Сеньор Гарсиа Лорка сказал мне]:

— Нет, сеньор, я хочу только сказать вам спасибо, и позвольте обнять вас за доброе ко мне отношение и за то, что доставили меня сюда из дома Росалесов. Я никогда не сумею достаточно отблагодарить вас...

— Ладно, если я не могу быть больше вам полезен [...]

Я вернулся к подполковнику.

— Я ухожу. Еще что-нибудь?

— Нет, нет, ничего. До завтра.

— До завтра.

Который был час? Этого я не знаю. Пять часов, шесть часов вечера, семь часов вечера... Не знаю. Только приблизительно. И я пошел домой.

Вернулся я на следующее утро. Я пришел в управление гражданского губернатора, как обычно каждое утро и каждый вечер — это входило в мои обязанности, — и тут мне сообщили, что этого сеньора здесь уже нет.

Я клянусь вам перед богом, что больше ничего не знаю. Я слышал... мне говорили... подозреваю... возможно, что... но, положив руку на Евангелие, утверждаю: не могу рассказать ничего больше, потому что ничего больше я не знаю. Это все, и я клянусь вам, как если бы вот сейчас передо мной было распятие, что это вся, вся, вся правда и только правда, словно бы я, как уже говорил вам раньше, готовился бы теперь предстать перед судом господним.

Я оставил его вместе с начальником провинциальной организации Фаланги, сеньором Росалесом, в кабинете; вот и все мое участие в этом деле от начала и до конца. А теперь вы спросите меня — и хотя вы меня об этом не спрашиваете, я сам упрежу ваш вопрос: «Одобряете вы или осуждаете?» — и я отвечаю вам так: «Как католик и как человек я не могу не осуждать и не порицать то, как поступили с этим человеком. Как католик и как человек я не могу не порицать это всей моей душой, потому что в нравственном отношении люди для меня не делятся на "белых" и на "красных". Жизнь человека в моих глазах стоит одинаково, будь это жизнь "красного", "желтого", "зеленого" или "голубого". Все мы — люди, созданные по образу и подобию божьему, и душа сеньора Гарсиа Лорки по меньшей мере имеет ту же цену, что и моя, это в самом худшем случае. Возможно, что она даже стоила больше. Все это я говорю вам со всей искренностью, как благородный человек, и вы можете быть уверены, что теперь о моем участии в этом деле вы знаете абсолютно все».

Конечно, в рассказе Рамона Руиса Алонсо много неточностей. Например, он не упоминает о том, что его сопровождал вооруженный отряд, при этом во время ареста весь район был оцеплен солдатами. Об этом говорят другие свидетели происходившего в тот день. Также Руис говорит, что узнав, в чьем доме скрывается Лорка, он пошел в штаб Фаланги. Это не подтверждается словами братьев Росалесов и их сестрой, утверждавших, что Руис Алонсо первым делом пришел в дом Росалесов в сопровождении двух членов «Аксьон Популар» — Луиса Гарсиа Алиса Фернандеса и Хуана Луиса Трескастро. Эсперанса Росалес упоминает, что на Руисе Алонсо был голубой комбинезон, на котором была нашита эмблема фалангистов.

Когда в дом Росалесов явился Рамон Руис Алонсо с приказом об аресте поэта, никого из мужчин в нем было. Сеньора Росалес настояла на том, чтобы Лорку не увозили из дома, пока не вернется муж или кто-либо из сыновей. Она опасалась за жизнь гостя. Руис Алонсо согласился ждать, пока донья Эсперансо пыталась связаться по телефону с мужем и сыновьями. Она сумела найти Мигеля, который в то время был в штабе Фаланги, и сообщила ему о происходящем. По воспоминаниям Мигеля, Руис Алонсо отправился в штаб, где и показал ему приказ об аресте Лорки с печатью гражданского губернатора. После этого они вместе вернулись в дом Росалесов. В машине Мигель спросил у Алонсо, какие обвинения выдвинуты поэту, на что тот ответил, что Лорка «русский связной» и добавил, что «своим пером он причинил больше вреда, чем другие пистолетом».

В то время, когда Руис Алонсо добивался выдачи поэта, сам Федерико находился на третьем этаже. О происходящем он мог догадываться, ведь окна его комнат выходили во внутренний дворик, и он мог слышать, что внизу происходило. Эсперанса Росалес рассказывала позднее, что она поднялась на третий этаж, чтобы сообщить о том, что происходит. По ее словам, Федерико очень твердо, «как настоящий мужчина», встретил известие о том, что Руис Алонсо заявился в дом с приказом об аресте. Он тепло попрощался с тетей Луисой Камачо и спустился на первый этаж. Там он попрощался с сеньорой Росалес и с ее дочерью, которой сказал: «Я не прощаюсь с тобой за руку — не хочу, чтобы ты думала, будто мы не увидимся снова». И вместе с Мигелем и Руисом Алонсо вышел на улицу.

Сразу же после ареста Федерико сеньора Росалес позвонила родным поэта, чтобы сообщить о случившемся. Она также поговорила по телефону с мужем, который, не заходя домой, отправился повидать отца Федерико. Затем они вместе направились к адвокату Мануэлю Пересу Серрабоне и попросили его взять на себя защиту поэта. «Мы думали, что речь пойдет о судебном процессе, — рассказывала Эсперанса Росалес, и будет возможность защиты в законном порядке». Можно предполагать, что Перес Серрабона сделал все, что было в его силах, чтобы спасти Федерико, так как и после смерти поэта он оставался адвокатом его семьи.

Лорку отвезли в дом гражданского губернатора. Самого губернатора Вальдеса там не было. Прибытие арестованого было зафиксировано. Поэта заперли в одном из подсобных помещений. Там он провел, по разным сведениям, от одного до трех дней под арестом.