Глава девятая. Гарсиа Лорка в семье Росалес

Семья Росалес занимала просторный дом на улице Ангуло № 1, всего метрах в трехстах от управления гражданского губернатора. Вот как близко находился Федерико от неумолимого майора Вальдеса!

Мигель Росалес Вальесильос, отец Луиса, владел магазином «Ла Эсперанса», фасад которого выходил на оживленную площадь Биб-Рамбла. Человек он был состоятельный, щедрый и либеральный, весьма уважаемый в торговых кругах города. По свидетельству Луиса Росалеса, в политике его отец был «либеральным консерватором» и решительным противником Фаланги в отличие от матери, Эсперансы Камачо, которая сочувствовала взглядам своих сыновей Антонио и Хосе; перед мятежом она помогала им, в частности тем, что шила форму и знаки различия1.

Из пяти сыновей Мигеля и Эсперансы Росалес каждый отличался ярко выраженной индивидуальностью. Как в политике, так и во всех иных вопросах они были очень разные.

Младший сын Херардо (1918—1968) имел артистические склонности и стал весьма своеобразным художником и поэтом. Он никогда не был фалангистом и, когда началась война, пошел в армию. Когда в 1965 г. мы познакомились с Херардо, за несколько лет до его кончины, он был судьей.

Луис (родился в 1910 г.), друг Федерико, опубликовал интересное эссе о «Цыганском романсеро» в «Крус и Райя», журнале Хосе Бергамина, в мае 1934 г.2 Талантливый поэт, он издал первую книгу стихов «Апрель» в 1935 г.3, и его сразу же признали зачинателем нового течения в поэзии. Третье стихотворение в этой книге «Живая память» было снабжено эпиграфом — строчками Федерико («Любовь, любовь... как болят мои раны») из пьесы «Любовь дона Перлимплина» (1931 г.).

Луис очень дружил со своим младшим братом Херардо, тоже поэтом, который был ему ближе, чем другие братья. Их обоих мало интересовала политика. Под давлением обстоятельств Луис вступил в Фалангу вечером 20 июля 1936 г. и вместе с Нарсисо Пералесом участвовал в захвате радиостанции Гранады. В первые дни войны ему было поручено организовать казарму для фалангистов рядом с древним монастырем Сан-Херонимо, потом его отправили на фронт. Незадолго до гибели Федерико он был назначен начальником военного района Мотриль4.

Хосе (1911—1978), Антонио (1908—1957) и Мигель (1904—1976) Росалесы не разделяли артистических увлечений Херардо и Луиса, что, впрочем, не мешало им быть приличными импровизаторами и время от времени сочинять задорные андалусские куплеты. Все трое любили ночную жизнь, вино, песни, женщин и были яростными противниками Республики. Хосе и Антонио, как мы уже отмечали, вступили в Фалангу до мятежа (т. е. они были ветеранами — «старорубашечниками») и играли видную роль в заговоре против Республики. У обоих были трения с властями при республиканском строе, а Хосе даже провел некоторое время в тюрьме5.

Хосе Росалес, широко известный в Гранаде под кличкой Пепиники*, был наделен неотразимым обаянием, прославился бесконечными похождениями и розыгрышами. До конца жизни он сохранил верность идеалам старой довоенной Фаланги**, и, когда мы его видели в Гранаде всего за два дня до кончины, он с прежним пылом читал и обсуждал книгу Педро Фариаса Гарсиа «Основные идеи Хосе Антонио»6.

Об Антонио Росалесе, по кличке Альбинос, в Гранаде вспоминают как о фанатичном фалангисте. Ходили даже слухи, что он принадлежал к «черному эскадрону». Мы убеждены, что это ложные обвинения. Свидетельствует Луис Росалес:

«Мой брат Антонио действительно был фанатичным фалангистом, но фалангистом идейным, на манер Нарсисо Пералеса, близким другом которого он был. Идейным, а потому — не убийцей. Мой брат никогда не принимал участия в подобных делах, он даже не заходил в управление гражданского губернатора, где все это произошло»7.

Мигель Росалес, старший брат, не был фалангистом до мятежа, тогда он скорее придерживался, как сказал нам Луис, монархических настроений. Во время наших бесед с Мигелем в 1965 и 1966 гг. тот заверял нас, что принимал участие в событиях 20 июля 1936 г. и в связи с этим сообщил: «Многие «старорубашечники» из Фаланги дрейфили тогда нос высунуть на улицу, а я, хотя в нее только что вступил, не боялся». Однако Луис Росалес настаивает на том, что его брат Мигель придумывает все это; по его мнению, Мигель вступил в Фалангу некоторое время спустя после начала мятежа. Ироничному и грубоватому выдумщику Мигелю наверняка нравилось дурачить иностранных почитателей Лорки смесью былей и небылиц.

Сегодня из пяти братьев Росалес, о которых столько, и часто весьма неудачно, написано в книгах и статьях, посвященных гибели Лорки, жив только Луис. Нам повезло и в том, что удалось записать крайне важное свидетельство сестры Луиса, Эсперансы, с которой Лорка, больше всего общался в последние дни своей жизни.

Луис и Эсперанса Росалес подробно описали нам дом на улице Ангуло № 1, последнее убежище затравленного, поэта. Дом теперь не принадлежит семье, а после войны подвергался многим перестройкам8.

В 1936 г. это был большой трехэтажный дом типично гранадского стиля. Нижний этаж был очень просторный; «патио» (дворик) был окружен изящными колоннами; в центре его — фонтан; широкая мраморная лестница вела на второй этаж, где было много комнат, в них размещалась семья в жаркие летние дни; были также комнаты для прислуги и библиотека Луиса.

Третий этаж дома, где жила Луиса Камачо (тетя Луиса, сестра сеньоры Росалес) и где поселился Федерико, был совершенно отделен от остальной части дома. Вот что говорит Луис Росалес:

«Второй и третий этажи совсем не сообщались; каждый был выстроен с отдельным входом. На третий этаж вела особая боковая лестница, так что комната, в которой жил Федерико, была изолирована от остальной части дома. Правда, внутри дома существовал ход на третий этаж, но дверь на лестницу, ведущую наверх, отпиралась только с нашей стороны. Третий этаж представлял собой как бы отдельную квартиру со своим входом и выходом. Туда можно было попасть прямо с улицы, так что Федерико жил совершенно особняком»9.

В 1936 г. над третьим этажом, на котором жила тетя Луиса, была плоская крыша; несколько лет назад над ней построили новый этаж. Исчезли боковая дверь, которая вела в комнату тети Луисы, а также окно библиотеки Луиса. На их месте теперь металлическая дверь гаража.

Когда Федерико появился в доме семьи Росалес, он был напуган и очень нервничал, но постепенно, как рассказала нам Эсперанса Росалес, пришел в себя и успокоился. Три женщины в доме (донья Эсперанса Камачо, ее дочь, которую звали так же, и Луиса Камачо) обожали Федерико, понимали его страх и всячески старались его развлечь. Так же вели себя по отношению к нему две служанки семьи Росалес: старушка кухарка и кривая на один глаз, угрюмая девочка по имени Басилиса. Когда над Гранадой появлялись республиканские самолеты, Федерико и женщины прятались на первом этаже, в зале, где в больших кувшинах хранилась вода. Федерико окрестил этот зал «бомбарий» и шутил, заверяя женщин, что ни одна бомба не может упасть на такой гостеприимный дом10.

Важно подчеркнуть, что в те времена мужчины, обитатели дома, почти постоянно отсутствовали. Мигель И Хосе, будучи женатыми, имели свои собственные квартиры и даже до мятежа редко появлялись на улице Ангуло. Херардо, Луис и Антонио «теоретически» жили в отчем доме, но в первые недели войны лишь изредка забегали к родителям, только чтобы отоспаться. Луис рассказал нам, что за первые две недели после мятежа он ни разу не побывал дома. Что касается отца, дона Мигеля Росалеса, то дважды в день, утром и днем, он уходил в магазин.

Естественно поэтому, что Федерико мало виделся с мужской частью семьи. Время было неспокойное, шла война, повсюду царили неуверенность и неразбериха, и братья не могли часто видеться с поэтом. Наивно думать (и следует признать, что в предыдущей книге мы сделали эту ошибку), будто Федерико «обедал в кругу семьи», словно в те дни в Гранаде не происходило ничего особенного. Вот что рассказывает Луис Росалес:

«На третьем этаже жил только он, тетя Луиса, и часто там бывала моя сестра Эсперанса. Ел он там же и никогда не спускался к нам на первый этаж, в нашу часть дома. Третий этаж ведь был полностью изолирован. Федерико никогда не видел вооруженных людей, никогда. Неверно, что он обедал с нами. Нас просто никогда не было дома. Не такие были времена, чтобы сидеть дома и играть в шахматы! Не обедал он и с моим отцом: ну может быть, как-то раз и пообедал, так как отец очень был расположен к нему, или по какой-то другой причине, но в те дни отца днем никогда не было дома. Федерико все это время жил наверху»11.

Если Луис приходил домой, как правило, поздно вечером, он тотчас поднимался наверх к своему другу:

«Дома я появлялся поздно вечером. Первым делом я шел наверх поговорить с Федерико. Но никогда при этом не было ни одного из моих братьев: ни Пепе, ни Херардо не приходили. Мы много говорили с ним наедине. Если бы он захотел увидеть кого-либо из моих братьев, они наверняка бы пришли. Позови он Пепе, тот, конечно бы, пришел с ним побеседовать, это точно. Но я хочу сказать, что обычно Федерико ни с кем не виделся — ни с кем, кроме моей сестры Эсперансы и меня; он никого не видел. Я снова повторяю, что второй и третий этажи были отделены друг от друга, и, когда в дом к нам приходили такие люди, как Сесилио Сирре и Хосе Диас Пла, Федерико даже не знал об этом»12.

Знал ли при этом поэт, что дон Мигель Росалес прятал в своем доме не только его, но и других «красных», которых преследовали обезумевшие от ярости Вальдес и его сообщники? Наверняка знал, как бы изолированно он ни жил наверху у тети Луисы. Об этом едва ли могла промолчать и Эсперанса. Поскольку дело доходило до того, что о доне Мигеле были распущены слухи, будто он выдал своего гостя Федерико13, мы хотим со всей категоричностью подчеркнуть, что Росалес-старший рисковал своей жизнью и состоянием, укрывая не только Федерико, но и многих других людей. Не надо забывать, что в первые же дни мятежа было опубликовано предупреждение, в котором говорилось: всякий, кто попытается спрятать в своем доме «красного», будет расстрелян. Известны несколько случаев, когда позволившие себе смелость не посчитаться с этим предупреждением поплатились за это жизнью. Поэтому мужество и подлинное великодушие дона Мигеля Росалеса неоспоримы и достойны глубокого уважения. Луис никогда не стремился подчеркивать особые заслуги своей семьи в спасении стольких людей. Он сказал нам:

«В доме моего отца и с его ведома (не мог же я делать что-то в отчем доме без его ведома, это естественно, не так ли?) скрывался не один Федерико. Там прятались многие, и не три, не четыре, не пять, не шесть человек; бывали вечера в моем доме, особенно в первое время, когда сразу собиралось больше пяти человек. Таких вечеров было много, особенно поначалу, когда приходилось кого-то прятать, именно вначале. Первые пятнадцать вечеров в доме всегда кто-то скрывался»14.

Как-то вечером к Росалесам пришел их родственник, фалангист Антонио Лопес Фонт. Эсперанса Росалес рассказала, что во время ужина Лопес Фонт между прочим заявил им: «Сегодня ночью идем на облаву». Когда присутствующие спросили его, кого собираются брать, Лопес Фонт объяснил, что ищут трех «красных», на которых поступил донос, будто у них «подпольное радио» и они слушают республиканцев. Искали Мануэля Лопеса Бануса (друга Федерико, сотрудничавшего в 1928 г. в гранадском журнале «Гальо»), Мануэля Контрераса Чена и Эдуардо Руиса Чена. Лопес Фонт не знал, что все трое были друзьями Луиса Росалеса. Совершенно спокойно извинившись («Очень жаль, отец, но мне надо идти, меня ждут в казарме»), он встал из-за стола, не кончив ужина, и бросился сразу предупредить людей об опасности: все трое провели ту ночь в доме на улице Ангуло.

Может возникнуть вопрос: а не придумали ли это Луис и Эсперанса Росалес? Отнюдь нет. Мы беседовали с Мануэлем Контрерас Чена, человеком левых убеждений, и он уверил нас, что обязан жизнью именно благородству и мужеству семьи Росалес, потому что другие его знакомые из правых кругов отказались скрыть его у себя. Рассказы Эсперансы Росалес и Мануэля Контрераса Чены, хотя мы слушали их в разное время независимо один от другого, очень схожи и совпадают даже в деталях15.

Росалесы укрывали также молодого преподавателя, у которого учился Херардо Росалес; он провел у них дома две или три недели. Но его (как и Эдуардо Руиса Чена) враги арестовали в другом месте и убили16.

Федерико проводил день, распевая народные песни и подыгрывая себе на стареньком «Плейеле», стоявшем у тети Луисы; он рассказывал ей и Эсперансе истории, связанные с его пребыванием в Нью-Йорке, на Кубе и в Буэнос-Айресе, просматривал газеты, читал Гонсало де Берсео и писал. Херардо Росалес рассказывал нам в 1966 г. о том удивительном впечатлении, которое произвели на него тягучие александрийские стихи Берсео в исполнении Федерико; тетя Луиса сообщила Клоду Куффону, что поэт читал наизусть «Чудеса Богоматери»17.

Эсперанса Росалес, не знакомая прежде с Федерико, и по сей день хранит в своей душе память о нем, как о человеке удивительно симпатичном и добром. Мятеж застал жениха Эсперансы, Энрике, в Мадриде, и она очень беспокоилась о нем. Федерико всячески подбадривал ее и как-то раз сказал ей: «Не волнуйся, Эсперансита. Ничего с ним не случится, а когда все это закончится, мы втроем пойдем на премьеру моей следующей пьесы».

Эсперанса вспоминает, что Федерико, кажется, иногда спускался вниз, на второй этаж, чтобы позвонить родителям, хотя после стольких лет она не может говорить об этом с уверенностью. Телефон в то время работал исправно (Эсперанса не думает, что он прослушивался), и Федерико вполне мог поддерживать связь со своей семьей.

Федерико жадно читал газеты, которые ему каждое утро доставляла Эсперанса. Поэт ласково называл ее «моя прекрасная тюремщица». Так как «Эль Дефенсор де Гранада» и «Нотисиеро Гранадино» перестали выходить с первого дня мятежа, а «АБС» стала поступать из Севильи в Гранаду только после 18 августа 1936 г. (когда было восстановлено нормальное сообщение с Севильей), можно с уверенностью констатировать, что Федерико читал «Эль Идеаль». Следовательно, поэт (даже если он не имел связи со своей семьей) знал об опасности, которой подвергались в тюрьме его шурин Мануэль Фернандес Монтесинос и другие его друзья.

Федерико внимательно слушал по радиоприемнику тети Луисы передачи и националистов, и республиканцев и часто говорил Эсперансе Росалес: «Какие сплетни ты услышала? Сколько уток? А я вот что услышал». Как вспоминает Эсперанса Росалес, слушая радио, тогда невозможно было понять, где начинается правда и где кончается ложь. Федерико, несмотря на тоску, точившую его, смеялся над тем, что слышал. Впрочем, едва ли ему было до смеха, когда он узнал о письме Фернандеса Монтесиноса и других заключенных, зачитанном по радио Гранады 7 августа и опубликованном на следующий день в «Эль Идеаль»18. Вероятно, он просил Росалесов вступиться за своего шурина. Мы уже говорили, что и сам Монтесинос предпринял шаги в том же направлении, надеясь на помощь Пепе Росалеса.

Эсперанса Росалес вспоминает также, что Федерико что-то писал, но она не знает, над чем он работал. Известно только, что после ареста Федерико дон Мигель Росалес отнес все бумаги отцу поэта.

Федерико делился с Луисом литературными планами, не высказывая ни малейшего опасения за свою судьбу и не сомневаясь, что жизнь скоро вернется в нормальное русло:

«Он тогда думал написать и, возможно, что-то писал, хотя мне это представляется маловероятным, «Сад сонетов» — так он называл книгу, которую тогда вынашивал. Если он и писал что-то, хотя мне не верится, то осуществлял именно этот замысел. У него была еще и другая мечта: сочинить что-то вроде «Потерянного рая», большую эпическую поэму под заглавием «Адам». В последние годы он постоянно говорил мне, что хочет написать эту поэму. Во всяком случае, последние два года он часто повторял: «Нет, нет, моим главным произведением станет "Адам"»19.

Здесь следует упомянуть историю с пресловутым фалангистским гимном, который якобы Лорка сочинил в доме семьи Росалес, — гимном, о котором столько трубили пропагандисты Франко. Луис Росалес опроверг это еще в 1966 г. и по сей день отрицает, что подобное сочинение когда-либо существовало; мы полностью доверяем его словам:

«Федерико хотел вместе со мной написать песнь в память всех павших в Испании, а не только фалангистов или жителей Гранады. О фалангистском гимне речь никогда не заходила. Я никогда, никогда не говорил этого. И если кто-то ссылается на мои слова, то потому, что либо плохо меня понял, либо намеренно исказил смысл мною сказанного»20.

Все свидетельствует о том, что до воскресенья 16 августа 1936 г. Федерико чувствовал себя спокойно в доме на улице Ангуло. Но в воскресенье утром на кладбище вместе с двадцатью девятью другими жертвами был расстрелян Мануэль Фернандес Монтесинос, и Федерико наверняка узнал об этом тотчас же. Эсперанса Росалес прекрасно помнит, что по получении известия им овладели тоска и чувство огромной тревоги за судьбу Кончи и ее детей. Не исключено, что в то утро ему позвонили родители и сообщили о случившемся. Можно предположить также, что с той минуты поэт утратил спокойствие, которое он обрел, найдя прибежище в доме Росалесов.

Исабель Рольдан, племянница Федерико, вспоминает, как семья узнала о расстреле Мануэля Фернандеса Монтесиноса:

«Первым эту весть сообщил священник. Священник, который его исповедовал, побывал у доньи Пилар, матери Маноло Монтесиноса. Он-то и сообщил о смерти. Мать всегда жила с Маноло на улице Сан-Антон. Там находились мои дядя и тетя, родители Федерико, а Конча была в усадьбе Клотильде. Пришел священник и рассказал, что произошло. Помню, как тетушка сказала, обращаясь к священнику: «Проходите, пожалуйста, но я не хочу, чтобы вас видел мой муж, прошу вас, чтобы мой муж вас не видел». Священник прошел в комнату доньи Пилар, которая была уже совсем старенькой. Он сказал, что ее сын попросил его попрощаться с ней, и передал его последние слова. Маноло и вправду поручил ему повидать его мать»21.

Конча и трое ее детей действительно находились в усадьбе Тамарит (принадлежавшей Франсиско Гарсиа и столь любимой Федерико). Висента Лорка отправилась туда и сообщила страшную весть своей дочери. Клотильде Гарсиа Пикосси вспоминает:

«Пришла тетя Висента и сказала Конче о том, что произошло. Вот там, в углу, сидела моя кузина Конча. Бедняжка бесконечно тревожилась, потому что ничего не знала о Маноло. Она сидела ни жива ни мертва от страха. Едва увидев свою мать, особенно ее лицо, она тотчас все поняла. Они были как две Марии, как две девы Марии с лицами, искаженными мукой»22.

В тот вечер Конча, ее дети и няня Анхелина переехали в дом на улицу Сан-Антон23. И в тот же самый вечер Федерико был арестован в доме семьи Росалес.

Примечания

1. Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 6 октября 1978 г.

2. Luis Rosales. La Andalucía del llanto (al margen del Romancero gitano). «Cruz y Raya», Madrid (mayo 1934), p. 39—70.

3. Опубликовано Хосе Бергамином. — Ediciones del Arbol «Cruz у Raya», Madrid.

4. Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22 октября 1978 г.

5. Свидетельство Хосе Росалеса. Гранада, 1966 г.

6. Опубликовано в Барселоне в 1977 г.

7. Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22 октября 1978 г.

8. См. упоминание о родном доме, сделанное Луисом Росалесом в его книге «El contenido del corazón», Ediciones Cultura Hispanica, Madrid, 1969.

9. Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид. 22 октября 1978 г.

10. Свидетельство Эсперансы Росалес, записанное на магнитофон. Мадрид, 7 ноября 1978 г. Все, что приводится нами в дальнейшем, мы получили от Эсперансы Росалес во время этого интервью.

11. Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22 октября 1978 г.

12. Свидетельство Луиса Росалеса. Мадрид, 29 октября 1978 г.

13. Как, например, в книге: Max Aub. La gallina ciega. México, 1971, p. 243 — 246. Автор вкладывает в уста Франсиско Гарсиа Лорки слова о доносе дона Мигеля. Франсиско Гарсия Лорка тут же отказался от приписываемого ему обвинения.

14. Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Мадрид, 22 октября 1978 г.

15. Свидетельство Мануэля Контрераса Чена. Мадрид, 26 октября 1978 г.

16. Свидетельство Луиса и Эсперансы Росалес, записанное на магнитофон. Мадрид, 7 ноября 1978 г.

17. C. Couffon. Op. cit., p. 99. На этой же странице автор говорит, что Федерико занимался переработкой рукописи пьесы «Дом Бернарды Альба». Ни Луис, ни Эсперанса не помнят, что сообщали Куффону эту деталь. Более того, Луису это утверждение кажется ошибочным.

18. См. главу пятую.

19. Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон, Мадрид, 22 октября 1978 г.

20. Свидетельство Луиса Росалеса, записанное на магнитофон. Серседилья, 2 сентября 1966 г.

21. Свидетельство Исабель Рольдан, записанное на магнитофон. Чинчон, 22 сентября 1978 г.

22. Свидетельство Клотильде Гарсиа Пикосси, записанное на магнитофон. Усадьба Тамарит, Гранада, 17 августа 1978 г.

23. См. предыдущее примечание. В 1966 г. старая служанка семьи Фернандес Монтесинос Анхелина Кордобилья сообщила нам те же сведения.

Комментарии

*. Пепиники — фамильярное от Пепе, которое в свою очередь является уменьшительной формой от имени Хосе.

**. «...сохранил верность идеалам старой довоенной Фаланги...» — имеется в виду то обстоятельство, что многие члены Фаланги, вступившие в эту организацию до 1936 г., не были согласны с методами и государственной практикой франкистского режима. В частности, они не одобряли систематических репрессий, которые Франко проводил на протяжении многих лет после окончания гражданской войны, т. к. в программе Фаланги были начертаны идеи о будущем примирении и сплочении испанцев.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница